Гранатовый браслет сколько страниц
«Гранатовый браслет» читать бесплатно онлайн книгу автора Александр Куприн на MyBook.ru
В школьные годы это произведение прошло мимо меня - в нашей программе его не было. И это очень хорошо, как я считаю, ибо прививать странные ценности насчёт истинной любви, которая любовью на самом деле не является, детишкам пубертатного периода - это очень нехорошо!
Куприн старался описать чистую любовь, не порочную, страстную. Но любовь ли в итоге мы видим на страницах рассказа? На самом деле, что такое любовь, никто так и не смог сформулировать внятно. Ну, кроме составителей энциклопедических словарей. Как там у них... "ЛЮБОВЬ - интимное и глубокое чувство, устремленность на другую личность, человеческую общность или идею. В древней мифологии и поэзии - космическая сила, подобная силе тяготения. У Платона и в платонизме любовь - эрос - побудительная сила духовного восхождения; в обыденном словоупотреблении платоническая любовь - любовь, свободная от чувственного влечения. Половая любовь в современной ее форме индивидуально-избирательного чувства - результат длительного исторического развития человеческой личности." В общем, как хочешь - так и понимай. Как тебе ближе, так и формулируй. Но как бы там ни было, увидев "картинку", полюбить - это вряд ли возможно. Сразу оговорюсь, что это моё сугубо личное мнение, не претендующее на истину ни разу. Ну вот кого любил Желтов? Веру? А разве он её знал? Нет, на мой взгляд он придумал себе образ на базе миловидной внешности княгини Веры, нежно его лелеял и превратил в итоге в маниакальную страсть. И сам погиб, и разрушил счастье предмета своего обожания.
Случилось так, что меня не интересует в жизни ничто: ни политика, ни наука, ни философия, ни забота о будущем счастье людей — для меня вся жизнь заключается только в Вас.
Ну не несчастнейший ли в мире человек, а?
А Вера? Ну тоже хороша. С чего она взяла, что что-то прошло мимо неё? Жила вполне себе счастливо и горя не знала. Болезненное влечение Желтова воспринимала, как помеху, и правильно делала. А тут вдруг взгрустнулось ей... Эх...
Мне кажется, времена Куприна грешили любовью к трагедиям и романтической выдумке. В свете царили правила, традиции, мораль, а хотелось страстей шекспировских и сильных чувств. Очень хотелось:
А где же любовь-то? Любовь бескорыстная, самоотверженная, не ждущая награды? Та, про которую сказано: «сильна, как смерть»? Понимаешь, такая любовь, для которой совершить любой подвиг, отдать жизнь, пойти на мучение – вовсе не труд, а одна радость. Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире!
Вот и писались книжки для романтиков, веривших в подобную сказочную любовь. Хотя нет, не любовь. Это уже перелюбовь какая-то... Слепая, бессмысленная и беспощадная. Или же диагноз - определенная форма мазохизма, а в данном случае вкупе с фетишизмом. Или сильное психическое расстройство. Знаете, вот здорово напоминает современные истории оголтелых фанатов, преследующих своих кумиров практически по пятам, а в итоге либо самоубийством заканчивается, либо нападением на своих "идолов". Лечить таких надо. Хоть и утверждает Желтов:
Я проверял себя — это не болезнь, не маниакальная идея — это любовь.
Но какой душевнобольной не уверяет, что он полностью здоров?
Гранатовый браслет — Википедия
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 19 ноября 2019; проверки требуют 2 правки. Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 19 ноября 2019; проверки требуют 2 правки.«Грана́товый брасле́т» — повесть Александра Ивановича Куприна, написанная в 1910 году. Основана на реальных событиях.
В день своих именин княгиня Вера Николаевна Шеина[1] получила от своего давнего анонимного поклонника в подарок золотой браслет, с пятью крупными гранатами-кабошонами густо-красного цвета, окружающими зелёный камень — гранат редкого сорта[2]. Будучи замужней женщиной, она посчитала себя не вправе получать какие-либо подарки от посторонних мужчин.
Её брат, Николай Николаевич, помощник прокурора, вместе с её мужем, князем Василием Львовичем, нашёл отправителя. Им оказался скромный чиновник Георгий Желтков. Много лет назад он случайно на цирковом представлении увидел в ложе княгиню Веру и влюбился в неё чистою и безответною любовью. Несколько раз в год, на большие праздники, он позволял себе писать ей письма.
Когда брат княгини Николай Николаевич, явившись в жилище Желткова вместе с мужем, вернул ему гранатовый браслет и в разговоре упомянул о возможности обращения к властям, чтобы, по его словам, прекратить преследование княгини Веры Николаевны, Желтков попросил разрешения мужа и брата княгини написать ей последнее письмо. Желтков пишет, что для него вся жизнь заключается только в ней, в Вере Николаевне. Это любовь, которою Бог за что-то вознаградил его. Уходя, он в восторге повторяет: «Да святится имя Твоё». Если она вспомнит о нём, то пусть сыграет ре-мажорную часть бетховенской «Сонаты № 2», он от глубины души благодарит её за то, что она была единственной его радостью в жизни. Затем он отнёс квартирной хозяйке возвращённый ему браслет с просьбой повесить украшение на икону Божьей Матери (по католическому обычаю), заперся в своей комнате и застрелился, чтобы княгине Вере жилось спокойно. Он сделал это всё из-за любви к Вере и ради ее блага. Желтков оставил предсмертную записку, в которой объяснил, что застрелился по причине растраты казённых денег.
Вера Николаевна, узнав о смерти Желткова, спросила разрешения мужа и поехала на квартиру самоубийцы, чтобы посмотреть хотя бы раз на человека, который столько лет безответно любил её. Вернувшись домой, она попросила Женни Рейтер сыграть что-нибудь, не сомневаясь, что та сыграет именно ту часть сонаты, о которой писал Желтков. Сидя в цветнике под звуки прекрасной музыки, Вера Николаевна прижалась к стволу акации и плакала. Она поняла, что та любовь, о которой говорил генерал Аносов, о которой мечтает каждая женщина, прошла мимо неё. Когда пианистка закончила играть и вышла к княгине, та стала целовать её со словами: «Нет, нет, — он меня простил теперь. Всё хорошо».
- Князь Василий Львович Шеин — губернский предводитель дворянства.
- Вера Николаевна Шеина — жена князя Шеина, получающая письма от Желткова.
- Георгий Степанович Желтков — чиновник контрольной палаты, безнадёжно влюблённый в Веру.
- Анна Николаевна Фриессе — сестра Веры, не любит своего мужа.
- Николай Николаевич Мирза-Булат-Тугановский — брат Веры и Анны, товарищ прокурора.
- Генерал Яков Михайлович Аносов — военный товарищ отца Веры и Анны, крёстный Анны.
- Людмила Львовна Дурасова — сестра Василия Шеина.
- Густав Иванович Фриессе — муж Анны Николаевны.
- Понамарёв — штабной полковник, друг Аносова.
- Бахтинский — гвардейский царский поручик, друг Аносова.
- Женни Рейтер — пианистка.
- Лука — повар.
- Васючок — молодой шалопай и кутила.
В большинстве работ о «Гранатовом браслете» в качестве его главной идеи обсуждается преображающая сила любви, придающая масштаб фигуре Желткова и отбрасывающая отсвет на однообразное, заурядное в остальном существование княгини Веры[3]. Встречаются, однако, и иные трактовки «Гранатового браслета»: так, Д. В. Кузьмин предлагает «разобраться, кто в нём подлинный герой: незадачливый влюблённый чиновник, на свой лад стремившийся довести до сведения дамы сердца, что „в таком-то городе живёт Пётр Иванович Бобчинский“, или муж героини, всякое действие или бездействие которого определяется желанием счастья для своей не слишком внимательной к нему супруги»[4].
На Театральной площади в Гатчине — городе, где жил и творил Александр Иванович Куприн — 28 июля 2017 года была установлена скульптурная композиция из металла «Мужчина и женщина». Она посвящена героям повести Вере Шеиной и Георгию Желткову. Автор — художник по металлу, кузнец Тимур Садуллаев[5].
Читать книгу Гранатовый браслет
А. И. Куприн • Гранатовый браслет
L. van Beethoven. 2 Son. (ор. 2, № 2).
Largo AppassionatoI
В середине августа, перед рождением молодого месяца, вдруг наступили отвратительные погоды, какие так свойственны северному побережью Черного моря. То по целым суткам тяжело лежал над землею и морем густой туман, и тогда огромная сирена на маяке ревела днем и ночью, точно бешеный бык. То с утра до утра шел не переставая мелкий, как водяная пыль, дождик, превращавший глинистые дороги и тропинки в сплошную густую грязь, в которой увязали надолго возы и экипажи. То задувал с северо-запада, со стороны степи свирепый ураган; от него верхушки деревьев раскачивались, пригибаясь и выпрямляясь, точно волны в бурю, гремели по ночам железные кровли дач, казалось, будто кто-то бегает по ним в подкованных сапогах, вздрагивали оконные рамы, хлопали двери, и дико завывало в печных трубах. Несколько рыбачьих баркасов заблудилось в море, а два и совсем не вернулись: только спустя неделю повыбрасывало трупы рыбаков в разных местах берега.
Обитатели пригородного морского курорта — большей частью греки и евреи, жизнелюбивые и мнительные, как все южане, — поспешно перебирались в город. По размякшему шоссе без конца тянулись ломовые дроги, перегруженные всяческими домашними вещами: тюфяками, диванами, сундуками, стульями, умывальниками, самоварами. Жалко, и грустно, и противно было глядеть сквозь мутную кисею дождя на этот жалкий скарб, казавшийся таким изношенным, грязным и нищенским; на горничных и кухарок, сидевших на верху воза на мокром брезенте с какими-то утюгами, жестянками и корзинками в руках, на запотевших, обессилевших лошадей, которые то и дело останавливались, дрожа коленями, дымясь и часто нося боками, на сипло ругавшихся дрогалей, закутанных от дождя в рогожи. Еще печальнее было видеть оставленные дачи с их внезапным простором, пустотой и оголенностью, с изуродованными клумбами, разбитыми стеклами, брошенными собаками и всяческим дачным сором из окурков, бумажек, черепков, коробочек и аптекарских пузырьков.
Но к началу сентября погода вдруг резко и совсем нежданно переменилась. Сразу наступили тихие безоблачные дни, такие ясные, солнечные и теплые, каких не было даже в июле. На обсохших сжатых полях, на их колючей желтой щетине заблестела слюдяным блеском осенняя паутина. Успокоившиеся деревья бесшумно и покорно роняли желтые листья.
Княгиня Вера Николаевна Шеина, жена предводителя дворянства, не могла покинуть дачи, потому что в их городском доме еще не покончили с ремонтом. И теперь она очень радовалась наступившим прелестным дням, тишине, уединению, чистому воздуху, щебетанью на телеграфных проволоках ласточек, ста́ившихся к отлету, и ласковому соленому ветерку, слабо тянувшему с моря.
II
Кроме того, сегодня был день ее именин — 17 сентября. По милым, отдаленным воспоминаниям детства она всегда любила этот день и всегда ожидала от него чего-то счастливо-чудесного. Муж, уезжая утром по спешным делам в город, положил ей на ночной столик футляр с прекрасными серьгами из грушевидных жемчужин, и этот подарок еще больше веселил ее.
Она была одна во всем доме. Ее холостой брат Николай, товарищ прокурора, живший обыкновенно вместе с ними, также уехал в город, в суд. К обеду муж обещал привезти немногих и только самых близких знакомых. Хорошо выходило, что именины совпали с дачным временем. В городе пришлось бы тратиться на большой парадный обед, пожалуй даже на бал, а здесь, на даче, можно было обойтись самыми небольшими расходами. Князь Шеин, несмотря на свое видное положение в обществе, а может быть, и благодаря ему, едва сводил концы с концами. Огромное родовое имение было почти совсем расстроено его предками, а жить приходилось выше средств: делать приемы, благотворить, хорошо одеваться, держать лошадей и т. д. Княгиня Вера, у которой прежняя страстная любовь к мужу давно уже перешла в чувство прочной, верной, истинной дружбы, всеми силами старалась помочь князю удержаться от полного разорения. Она во многом, незаметно для него, отказывала себе и, насколько возможно, экономила в домашнем хозяйстве.
Теперь она ходила по саду и осторожно срезала ножницами цветы к обеденному столу. Клумбы опустели и имели беспорядочный вид. Доцветали разноцветные махровые гвоздики, а также левкой — наполовину в цветах, а наполовину в тонких зеленых стручьях, пахнувших капустой, розовые кусты еще давали — в третий раз за это лето — бутоны и розы, но уже измельчавшие, редкие, точно выродившиеся. Зато пышно цвели своей холодной, высокомерной красотою георгины, пионы и астры, распространяя в чутком воздухе осенний, травянистый, грустный запах. Остальные цветы после своей роскошной любви и чрезмерного обильного летнего материнства тихо осыпали на землю бесчисленные семена будущей жизни.
Близко на шоссе послышались знакомые звуки автомобильного трехтонного рожка. Это подъезжала сестра княгини Веры — Анна Николаевна Фриессе, с утра обещавшая по телефону приехать помочь сестре принимать гостей и по хозяйству.
Тонкий слух не обманул Веру. Она пошла навстречу. Через несколько минут у дачных ворот круто остановился изящный автомобиль-карета, и шофер, ловко спрыгнув с сиденья, распахнул дверцу.
Сестры радостно поцеловались. Они с самого раннего детства были привязаны друг к другу теплой и заботливой дружбой. По внешности они до странного не были схожи между собою. Старшая, Вера, пошла в мать, красавицу англичанку, своей высокой гибкой фигурой, нежным, но холодным и гордым лицом, прекрасными, хотя довольно большими руками и той очаровательной покатостью плеч, какую можно видеть на старинных миниатюрах. Младшая — Анна, — наоборот, унаследовала монгольскую кровь отца, татарского князя, дед которого крестился только в начале XIX столетия и древний род которого восходил до самого Тамерлана, или Ланг-Темира, как с гордостью называл ее отец, по-татарски, этого великого кровопийцу. Она была на полголовы ниже сестры, несколько широкая в плечах, живая и легкомысленная, насмешница. Лицо ее сильно монгольского типа с довольно заметными скулами, с узенькими глазами, которые она к тому же по близорукости щурила, с надменным выражением в маленьком, чувственном рте, особенно в слегка выдвинутой вперед полной нижней губе, — лицо это, однако, пленяло какой-то неуловимой и непонятной прелестью, которая заключалась, может быть, в улыбке, может быть, в глубокой женственности всех черт, может быть, в пикантной, задорно-кокетливой мимике. Ее грациозная некрасивость возбуждала и привлекала внимание мужчин гораздо чаще и сильнее, чем аристократическая красота ее сестры.
Она была замужем за очень богатым и очень глупым человеком, который ровно ничего не делал, но числился при каком-то благотворительном учреждении и имел звание камер-юнкера. Мужа она терпеть не могла, но родила от него двух детей — мальчика и девочку; больше она решила не иметь детей и не имела. Что касается Веры — та жадно хотела детей и даже, ей казалось, чем больше, тем лучше, но почему-то они у нее не рождались, и она болезненно и пылко обожала хорошеньких малокровных детей младшей сестры, всегда приличных и послушных, с бледными мучнистыми лицами и с завитыми льняными кукольными волосами.
Анна вся состояла из веселой безалаберности и милых, иногда странных противоречий. Она охотно предавалась самому рискованному флирту во всех столицах и на всех курортах Европы, но никогда не изменяла мужу, которого, однако, презрительно высмеивала и в глаза и за глаза; была расточительна, страшно любила азартные игры, танцы, сильные впечатления, острые зрелища, посещала за границей сомнительные кафе, но в то же время отличалась щедрой добротой и глубокой, искренней набожностью, которая заставила ее даже принять тайно католичество. У нее были редкой красоты спина, грудь и плечи. Отправляясь на большие балы, она обнажалась гораздо больше пределов, дозволяемых приличием и модой, но говорили, что под низким декольте у нее всегда была надета власяница.
Вера же была строго проста, со всеми холодно и немного свысока любезна, независима и царственно спокойна.
III
— Боже мой, как у вас здесь хорошо! Как хорошо! — говорила Анна, идя быстрыми и мелкими шагами рядом с сестрой по дорожке. — Если можно, посидим немного на скамеечке над обрывом. Я так давно не видела моря. И какой чудный воздух: дышишь — и сердце веселится. В Крыму, в Мисхоре, прошлым летом я сделала изумительное открытие. Знаешь, чем пахнет морская вода во время прибоя? Представь себе — резедой.
Вера ласково усмехнулась:
— Ты фантазерка.
— Нет, нет. Я помню также раз, надо мной все смеялись, когда я сказала, что в лунном свете есть какой-то розовый оттенок. А на днях художник Борицкий — вот тот, что пишет мой портрет, — согласился, что я была права и что художники об этом давно знают.
— Художник — твое новое увлечение?
— Ты всегда придумаешь! — засмеялась Анна и, быстро подойдя к самому краю обрыва, отвесной стеной падавшего глубоко в море, заглянула вниз и вдруг вскрикнула в ужасе и отшатнулась назад с побледневшим лицом.
— У, как высоко! — произнесла она ослабевшим и вздрагивающим голосом. — Когда я гляжу с такой высоты, у меня всегда как-то сладко и противно щекочет в груди… и пальцы на ногах щемит… И все-таки тянет, тянет…
Она хотела еще раз нагнуться над обрывом, но сестра остановила ее.
— Анна, дорогая моя, ради бога! У меня у самой голова кружится, когда ты так делаешь. Прошу тебя, сядь.
— Ну хорошо, хорошо, села… Но ты только посмотри, какая красота, какая радость — просто глаз не насытится. Если бы ты знала, как я благодарна богу за все чудеса, которые он для нас сделал!
Обе на минутку задумались. Глубоко-глубоко под ними покоилось море. Со скамейки не было видно берега, и оттого ощущение бесконечности и величия морского простора еще больше усиливалось. Вода была ласково-спокойна и весело-синя, светлея лишь косыми гладкими полосами в местах течения и переходя в густо-синий глубокий цвет на горизонте.
Рыбачьи лодки, с трудом отмечаемые глазом — такими они казались маленькими, — неподвижно дремали в морской глади, недалеко от берега. А дальше точно стояло в воздухе, не подвигаясь вперед, трехмачтовое судно, все сверху донизу одетое однообразными, выпуклыми от ветра, белыми стройными парусами.
— Я тебя понимаю, — задумчиво сказала старшая сестра, — но у меня как-то не так, как у тебя. Когда я в первый раз вижу море после большого времени, оно меня и волнует, и радует, и поражает. Как будто я в первый раз вижу огромное, торжественное чудо. Но потом, когда привыкну к нему, оно начинает меня давить своей плоской пустотой… Я скучаю, глядя на него, и уж стараюсь больше не смотреть. Надоедает.
Анна улыбнулась.
— Чему ты? — спросила сестра.
— Прошлым летом, — сказала Анна лукаво, — мы из Ялты поехали большой кавалькадой верхом на Уч-Кош. Это там, за лесничеством, выше водопада. Попали сначала в облако, было очень сыро и плохо видно, а мы все поднимались вверх по крутой тропинке между соснами. И вдруг как-то сразу окончился лес, и мы вышли из тумана. Вообрази себе; узенькая площадка на скале, и под ногами у нас пропасть. Деревни внизу кажутся не больше спичечной коробки, леса и сады — как мелкая травка. Вся местность спускается к морю, точно географическая карта. А там дальше — море! Верст на пятьдесят, на сто вперед. Мне казалось — я повисла в воздухе и вот-вот полечу. Такая красота, такая легкость! Я оборачиваюсь назад и говорю проводнику в восторге: «Что? Хорошо, Сеид-оглы?» А он только языком почмокал: «Эх, барина, как мине все это надоел. Каждый день видим».
— Благодарю за сравнение, — засмеялась Вера, — нет, я только думаю, что нам, северянам, никогда не понять прелести моря. Я люблю лес. Помнишь лес у нас в Егоровском?.. Разве может он когда-нибудь прискучить? Сосны!.. А какие мхи!.. А мухоморы! Точно из красного атласа и вышиты белым бисером. Тишина такая… прохлада.
— Мне все равно, я все люблю, — ответила Анна. — А больше всего я люблю мою сестренку, мою благоразумную Вереньку. Нас ведь только двое на свете.
Она обняла старшую сестру и прижалась к ней, щека к щеке. И вдруг спохватилась.
— Нет, какая же я глупая! Мы с тобою, точно в романе, сидим и разговариваем о природе, а я совсем забыла про мой подарок. Вот посмотри. Я боюсь только, понравится ли?
Она достала из своего ручного мешочка маленькую записную книжку в удивительном переплете: на старом, стершемся и посеревшем от времени синем бархате вился тускло-золотой филигранный узор редкой сложности, тонкости и красоты, — очевидно, любовное дело рук искусного и терпеливого художника. Книжка была прикреплена к тоненькой, как нитка, золотой цепочке, листки в середине были заменены таблетками из слоновой кости.
— Какая прекрасная вещь! Прелесть! — сказала Вера и поцеловала сестру. — Благодарю тебя. Где ты достала такое сокровище?
— В одной антикварной лавочке. Ты ведь знаешь мою слабость рыться в старинном хламе. Вот я и набрела на этот молитвенник. Посмотри, видишь, как здесь орнамент делает фигуру креста. Правда, я нашла только один переплет, остальное все пришлось придумывать — листочки, застежки, карандаш. Но Моллине совсем не хотел меня понять, как я ему ни толковала. Застежки должны были быть в таком же стиле, как и весь узор, матовые, старого золота, тонкой резьбы, а он бог знает что сделал. Зато цепочка настоящая венецианская, очень древняя.
Вера ласково погладила прекрасный переплет.
— Какая глубокая старина!.. Сколько может быть этой книжке? — спросила она.
— Я боюсь определить точно. Приблизительно конец семнадцатого века, середина восемнадцатого…
— Как странно, — сказала Вера с задумчивой улыбкой. — Вот я держу в своих руках вещь, которой, может быть, касались руки маркизы Помпадур или самой королевы Антуанетты… Но знаешь, Анна, это только тебе могла прийти в голову шальная мысль переделать молитвенник в дамский carnet.[1] Однако все-таки пойдем посмотрим, что там у нас делается.
Они пошли в дом через большую каменную террасу, со всех сторон закрытую густыми шпалерами винограда «изабелла». Черные обильные гроздья, издававшие слабый запах клубники, тяжело свисали между темной, кое-где озолоченной солнцем зеленью. По всей террасе разливался зеленый полусвет, от которого лица женщин сразу побледнели.
— Ты велишь здесь накрывать? — спросила Анна.
— Да, я сама так думала сначала… Но теперь вечера такие холодные. Уж лучше в столовой. А мужчины пусть сюда уходят курить.
— Будет кто-нибудь интересный?
— Я еще не знаю. Знаю только, что будет наш дедушка.
— Ах, дедушка милый. Вот радость! — воскликнула Анна и всплеснула руками. — Я его, кажется, сто лет не видала.
— Будет сестра Васи и, кажется, профессор Спешников. Я вчера, Анненька, просто голову потеряла. Ты знаешь, что они оба любят покушать — и дедушка и профессор. Но ни здесь, ни в городе — ничего не достанешь ни за какие деньги. Лука отыскал где-то перепелов — заказал знакомому охотнику — и что-то мудрит над ними. Ростбиф достали сравнительно недурной, — увы! — неизбежный ростбиф. Очень хорошие раки.
— Ну что ж, не так уж дурно. Ты не тревожься. Впрочем, между нами, у тебя у самой есть слабость вкусно поесть.
— Но будет и кое-что редкое. Сегодня утром рыбак принес морского детуха. Я сама видела. Прямо какое-то чудовище. Даже страшно.
Анна, до жадности любопытная ко всему, что ее касалось и что не касалось, сейчас же потребовала, чтобы ей принесли показать морского петуха.
Пришел высокий, бритый, желтолицый повар Лука с большой продолговатой белой лоханью, которую он с трудом, осторожно держал за ушки, боясь расплескать воду на паркет.
— Двенадцать с половиною фунтов, ваше сиятельство, — сказал он с особенной поварской гордостью. — Мы давеча взвешивали.
Рыба была слишком велика для лоханки и лежала на дне, завернув хвост. Ее чешуя отливала золотом, плавники были ярко-красного цвета, а от громадной хищной морды шли в стороны два нежно-голубых складчатых, как веер, длинных крыла. Морской петух был еще жив и усиленно работал жабрами.
Младшая сестра осторожно дотронулась мизинцем до головы рыбы. Но петух неожиданно всплеснул хвостом, и Анна с визгом отдернула руку.
— Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, все в лучшем виде устроим, — сказал повар, очевидно понимавший тревогу Анны. — Сейчас болгарин принес две дыни. Ананасные. На манер вроде как канталупы, но только запах куда ароматнее. И еще осмелюсь спросить ваше сиятельство, какой соус прикажете подавать к петуху: тартар или польский, а то можно просто сухари в масле?
— Делай, как знаешь. Ступай! — сказала княгиня.
IV
После пяти часов стали съезжаться гости. Князь Василий Львович привез с собою вдовую сестру Людмилу Львовну, по мужу Дурасову, полную, добродушную и необыкновенно молчаливую женщину; светского молодого богатого шалопая и кутилу Васючка, которого весь город знал под этим фамильярным именем, очень приятного в обществе уменьем петь и декламировать, а также устраивать живые картины, спектакли и благотворительные базары; знаменитую пианистку Женни Рейтер, подругу княгини Веры по Смольному институту, а также своего шурина Николая Николаевича. За ними приехал на автомобиле муж Анны с бритым толстым, безобразно огромным профессором Спешниковым и с местным вице-губернатором фон Зекком. Позднее других приехал генерал Аносов, в хорошем наемном ландо, в сопровождении двух офицеров: штабного полковника Понамарева, преждевременно состарившегося,
Гранатовый браслет - краткое содержание повести Куприна
Глава I
В середине августа с моря пришла непогода, и жители северного побережья Черного моря перебираются в город, однако к началу сентября все меняется. Наступают ясные солнечные дни. Вера Николаевна Шеина, княгиня, жена предводителя дворянства, остается на даче, поскольку в городском доме их продолжается ремонт, и наслаждается прекрасной погодой.
Глава II
17 сентября у Веры Николаевны именины, которым женщина всегда очень рада: в этот день она предается воспоминаниям о детстве. Муж утром дарит ей жемчужные серьги, что еще больше поднимает ей настроение. Княгиня остается одна дома, брат уехал, муж ушел по делам. С мужем Веру Николаевну связывает хоть и не любовь, но чувство прочной, верной, истинной дружбы
.
Ее навещает младшая сестра, Анна Николаевна Фриессе. Они совсем не похожи – Вера высокой гибкой фигурой, нежным, но холодным и гордым лицом
напоминает англичанку-мать, тогда как младшая сестра наследует черты монгольских предков по другой линии рода. Грациозная некрасивость
Анны привлекает внимание мужчин гораздо чаще и сильнее, чем аристократическая красота ее сестры
. Не схожи они и по характеру: Вера – сдержанная и рассудочная, Анна – порывистая и пылкая.
Глава III
Сестры наслаждаются славной погодой и обществом друг друга. Они бродят по побережью, смотрят на море с высокого обрыва. Море и высота одновременно и пугают, и манят Анну. Она дарит старшей сестре великолепную записную книжку ручной работы, сделанную из старинного молитвенника – уцелел только переплет. Только тебе могла прийти в голову шальная мысль переделать молитвенник в дамский carnet
, — замечает Вера – Анне. Сестры уходят в дом. Они обсуждают приглашенных на вечер гостей и состав меню, ребячливая Анна восхищается морским петухом, диковинной морской рыбой.
Глава IV
Вечером на праздник прибывают князь Василий Львович с сестрой Людмилой, светский шалопай и кутила
Васючок, Женни Рейтер, знаменитая пианистка, брат Веры Николай Николаевич и другие. В доме появляется и генерал Аносов, старый друг Анны и Веры (дедушка
), бывший сослуживец их покойного отца, князя Мирза-Булат-Тугановского. Сестры нежно любят Аносова, обожают слушать его рассказы. Это отважный, благородный и в то же время простой человек, уважаемый военный, честный и справедливый с солдатами.
Глава V
Праздничный ужин идет весело: князь Василий Львович рассказывает смешные истории из жизни общих знакомых. Внезапно Вера Николаевна пересчитывает количество гостей и понимает, что их собралось тринадцать. Суеверная женщина волнуется, что это не к добру. Когда все садятся за покер, Веру вызывает горничная Даша и вручает ей некий сверток. Она объясняет, что мужчина, который принес подарок, мгновенно убежал, велев ей передать в ихние собственные руки
, даже не назвав имени. Вера вскрывает обертку и обнаруживает ювелирный футляр, в котором лежит втиснутый в черный бархат овальный золотой браслет
.
«Он был золотой, низкопробный, очень толстый, но дутый и с наружной стороны весь сплошь покрытый небольшими старинными, плохо отшлифованными гранатами.… посредине браслета возвышались, окружая какой-то странный маленький зеленый камешек, пять прекрасных гранатов-кабошонов, каждый величиной с горошину»
Камни браслета вспыхивают живыми огнями
, вызывая у княгини ассоциации с кровью. Она изучает подарок, после чего читает приложенную записку. С первых строк она догадывается, кто написал ее. Мужчина рассказывает историю фамильного браслета, обращая внимание на редкий зеленый гранат, который будто бы передает дар предвидения носящим его женщинам и отгоняет от них тяжелые мысли, мужчин же охраняет от насильственной смерти
. В записке говорится также, что золотой браслет – новый, и все камни с точностью перенесены сюда со старого серебряного
, принадлежавшего его прабабке. Мужчина пишет, что ему не важно, как Вера распорядится браслетом, ему ценно и то, что к нему прикасались ее руки. Он также извиняется перед ней за письма, которые писал ей когда-то давно. Автор желает Вере счастья, и завуалировано признается ей в любви:
«Я мысленно кланяюсь до земли мебели, на которой Вы сидите, паркету, по которому Вы ходите, деревьям, которые Вы мимоходом трогаете, прислуге, с которой Вы говорите. У меня нет даже зависти ни к людям, ни к вещам»
Письмо подписано буквами Г. С. Ж.Вера задумчиво рассматривает браслет, гадая, стоит ли рассказывать о подарке мужу.
Глава VI
Гости играют в винт. Васючок поет под аккомпанемет Женни, Анна кокетничает с гусаром. Князь Василий Львович продолжает занимать присутствующих разговорами, рассказывая о перипетиях юности своей сестры Людмилы – они изображены в шуточных картинках в домашнем альбоме. Затем он делится рисованной же историей под условным названием «Княгиня Вера и влюбленный телеграфист», Вера останавливает его, но князь не слышит и продолжает. Некогда в доисторические
времена Вере приходит пылкое письмо с целующимися голубками на заголовке
от некоего телеграфиста. Письмо заканчивают инициалы П.П.Ж
. В альбоме гости видят и портрет телеграфиста очень удачно исполненный цветными карандашами
. Князь рассказывает, что Вера показала письмо ему, который тогда был только ее женихом, и чуть не разорвал с ней помолвку. Телеграфист преследует Веру и после свадьбы. История в альбоме приобретает все более фантастические очертания: телеграфист проникает в их дом, переодевается в посудомойку, стрижется в монахи, попадает в сумасшедший дом и, в конце концов, умирает, посылая Вере флакон своих слез.
Вера Николаевна предлагает гостям чаю.
Глава VII
Наступает темный осенний вечер. Сестры любовно ухаживают за старым генералом, Анна вдевает ему в петлицу розы. Запах роз вызывает в памяти Аносова его давний болгарский роман. Он делится им с женщинами, но сестра князя Людмила замечает, что это не любовь, а просто бивуачное приключение армейского офицера
. Она спрашивает генерала, любил ли тот когда-нибудь по-настоящему. Смущенный, он не отвечает, и собирается домой, все отправляются проводить его. Выходя из дома, Вера рассказывает мужу о браслете и просит его прочесть письмо.
Глава VIII
Идя под руку с Верой, генерал жалуется ей на Людмилу, замечая, что, по его мнению, «люди… разучились любить». Женат он был не по любви, их сговорили, очарование быстро прошло. Жена сбежала от него с актером, и у него не осталось к ней ничего, «кроме презрения». Вера возражает ему, что браки счастливые существуют, и ее собственный – тому пример. Однако генерал считает их исключением.
«А где же любовь-то?… ты пойми, о какой любви я говорю. Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться»
генерал Аносов о любви
Вера рассказывает ему истинную историю «телеграфиста», иронически зарисованную в их домашнем альбоме. Он начал преследовать ее за два года до замужества, и фамилия его ей неизвестна. Он только писал ей и в письмах подписывался Г. С. Ж., лишь однажды упомянув, что служит мелким чиновником («телеграфист» — домашняя выдумка). Его письма к Вере были страстными, хоть и вполне «целомудренными». Лишь единожды Вера ответила ему, попросив оставить преследования, после чего он замолчал, изредка поздравляя с праздниками. Вера рассказывает генералу и о гранатовом браслете. Генерал предполагает, что неизвестный может быть маниак
, либо же… ее жизнь пересекла именно такая любовь, о которой грезят женщины и на которую больше не способны мужчины
.
Все прощаются, муж Анны довозит Веру Николаевну до ее дачи.
Глава IX
Дома княгиня видит, как брат Николай и муж спорят об адресате письма. Николай считает, что необходимо прекратить разом эти преследования. Браслет он зовет чудовищной поповской штучкой
, которую предлагает выбросить или подарить горничной, потому что боится, что «телеграфист» опорочит имя Веры: станет похваляться, будто княгиня Шеина носит подаренный им идиотский браслет
.
«Дело…переходит за те границы, где можно смеяться и рисовать забавные рисуночки...»
Глава X
Николай и князь Шеин находят квартиру чиновника Желткова. Им открывает хозяйка. В просто убранной, низкой комнате, они знакомятся с преследователем Веры: это высокий худощавый мужчина лет тридцати пяти с длинными пушистыми, мягкими волосами… очень бледный, с нежным девичьим лицом, с голубыми глазами и упрямым детским подбородком с ямочкой посредине
. Николай объявляет ему причину визита и возвращает браслет. Чиновник просит прощения, а Николай упрекает его в недостойном поведении. Взывая к его благородству, он призывает Желткова прекратить писать Вере. Желтков перебивает Николая и обращается напрямую к Шеину, говоря, что искренне любит его жену, и лишь смерть способна прервать это чувство. Любые угрозы – бессмысленны, и он готов умереть. Николай вновь предлагает Желткову перестать писать Вере и угрожает воздействием власти, но мужчина вновь прерывает его и просит у князя Шеина позволения сделать Вере телефонный звонок, обещая сообщить ему все слово в слово. Шеин разрешает, вызывая гнев Николая. Василий Львович вступается за несчастного:
«Разве он виноват в любви и разве можно управлять таким чувством, как любовь,- чувством, которое до сих пор еще не нашло себе истолкователя»
Василий Львович о любви
Желтков возвращается и обещает не писать Вере больше, кроме одного последнего письма. Шеин позволяет ему. Чиновник сообщает также, что он бежит из города, поскольку растратил казенные деньги
. Вера говорить с ним не хотела, и лично попросила его оставить преследования.
Вечером князь рассказывает жене подробности свидания с чиновником. Вера не удивлена, но, уже ложась спать, печально говорит ему:
«Я знаю, что этот человек убьет себя»
Глава XI
Княгиня читает в газете о самоубийстве чиновника Желткова. Причиной самоубийства чиновник указал растрату казенных денег. Вера спрашивает себя, откуда у нее взялось странное предчувствие и вспоминает слова генерала Аносова о настоящей любви. Вечером ей приносят последнее письмо от Желткова, которое она принимает с нежностью
. Чиновник говорит о бесконечной любви к ней:
«Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете. Я проверял себя — это не болезнь, не маниакальная идея — это любовь, которою богу было угодно за что-то меня вознаградить…Уходя, я в восторге говорю: "Да святится имя Твое"»
Желтков – Вере
Желтков вспоминает их первую встречу в цирке, когда чувство вспыхнуло в нем, также он приносит Вере извинения по поводу писем и браслета. Он пишет, что уезжает в другой город, и в знак памяти просит ее иногда слушать сонату Бетховена («Апассионату»). Вера плачет и рассказывает о письме мужу. Князь замечает, что Желтков не был сумасшедшим, а просто искренне любил ее.
«Мне казалось, что я присутствую при громадном страдании, от которого люди умирают, и даже почти понял, что передо мною мертвый человек. Понимаешь, Вера, я не знал, как себя держать, что мне делать...»
Шеин о Желткове
Глава XII
Муж отпускает Веру проститься с Желтковым. Она едет в город и находит его квартиру. Печальная хозяйка-полька тепло отзывается о покойном:
«Если бы вы знали, что это был за чудный человек, пани. Восемь лет я его держала на квартире, и он казался мне совсем не квартирантом, а родным сыном», — хозяйка о Желткове
Она также сообщает о визите к Желткову двоих (Вера узнает брата и мужа), после чего тот отправил какое-то письмо и застрелился. Браслет он отдал хозяйке с просьбой повесить его на икону Божьей матери. Вера входит в комнату чиновника, где его тело ждет похорон. Он кажется умиротворенным.
«Губы улыбались блаженно и безмятежно, как будто бы он перед расставаньем с жизнью узнал какую-то глубокую и сладкую тайну, разрешившую всю человеческую его жизнь», — Желтков после смерти
Вера оставляет ему красную розу и целует его в лоб дружеским поцелуем
.
«В эту секунду она поняла, что та любовь, о которой мечтает каждая женщина, прошла мимо нее», — Вера о любви Желткова
Перед уходом хозяйка сообщает ей, что покойный однажды сказал, что если в случае его смерти к нему зайдет проститься неизвестная дама, передать ей, что лучшее произведение Бетховена – соната «Апассионата»
Глава XIII
Дома Вера не застает никого, кроме пианистки Женни Рейтер. Ей уже известно о произошедшем. Княгиня просит сыграть что-то, и внутри себя знает, что это будет та самая соната Бетховена. Так и происходит.
«… в уме ее слагались слова. Они так совпадали в ее мысли с музыкой, что это были как будто бы куплеты, которые кончались словами: "Да святится имя Твое»,
Вера слушает Апассионату
Вера вспоминает строки письма, слушает музыку и плачет. Кажется, звуки сонаты говорят ей:
«Успокойся, я с тобой. Подумай обо мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Помнишь? Вот я чувствую твои слезы. Успокойся. Мне спать так сладко, сладко, сладко»
Вера слушает сонату
Женни заканчивает играть, и плачущая княгиня говорит ей, что все хорошо и он…простил ее
.