Гранатовый браслет сколько страниц

«Гранатовый браслет» читать бесплатно онлайн книгу автора Александр Куприн на MyBook.ru

В школьные годы это произведение прошло мимо меня - в нашей программе его не было. И это очень хорошо, как я считаю, ибо прививать странные ценности насчёт истинной любви, которая любовью на самом деле не является, детишкам пубертатного периода - это очень нехорошо!

Куприн старался описать чистую любовь, не порочную, страстную. Но любовь ли в итоге мы видим на страницах рассказа? На самом деле, что такое любовь, никто так и не смог сформулировать внятно. Ну, кроме составителей энциклопедических словарей. Как там у них... "ЛЮБОВЬ - интимное и глубокое чувство, устремленность на другую личность, человеческую общность или идею. В древней мифологии и поэзии - космическая сила, подобная силе тяготения. У Платона и в платонизме любовь - эрос - побудительная сила духовного восхождения; в обыденном словоупотреблении платоническая любовь - любовь, свободная от чувственного влечения. Половая любовь в современной ее форме индивидуально-избирательного чувства - результат длительного исторического развития человеческой личности." В общем, как хочешь - так и понимай. Как тебе ближе, так и формулируй. Но как бы там ни было, увидев "картинку", полюбить - это вряд ли возможно. Сразу оговорюсь, что это моё сугубо личное мнение, не претендующее на истину ни разу. Ну вот кого любил Желтов? Веру? А разве он её знал? Нет, на мой взгляд он придумал себе образ на базе миловидной внешности княгини Веры, нежно его лелеял и превратил в итоге в маниакальную страсть. И сам погиб, и разрушил счастье предмета своего обожания.

Случилось так, что меня не интересует в жизни ничто: ни политика, ни наука, ни философия, ни забота о будущем счастье людей — для меня вся жизнь заключается только в Вас.

Ну не несчастнейший ли в мире человек, а?

А Вера? Ну тоже хороша. С чего она взяла, что что-то прошло мимо неё? Жила вполне себе счастливо и горя не знала. Болезненное влечение Желтова воспринимала, как помеху, и правильно делала. А тут вдруг взгрустнулось ей... Эх...

Мне кажется, времена Куприна грешили любовью к трагедиям и романтической выдумке. В свете царили правила, традиции, мораль, а хотелось страстей шекспировских и сильных чувств. Очень хотелось:

А где же любовь-то? Любовь бескорыстная, самоотверженная, не ждущая награды? Та, про которую сказано: «сильна, как смерть»? Понимаешь, такая любовь, для которой совершить любой подвиг, отдать жизнь, пойти на мучение – вовсе не труд, а одна радость. Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире!

Вот и писались книжки для романтиков, веривших в подобную сказочную любовь. Хотя нет, не любовь. Это уже перелюбовь какая-то... Слепая, бессмысленная и беспощадная. Или же диагноз - определенная форма мазохизма, а в данном случае вкупе с фетишизмом. Или сильное психическое расстройство. Знаете, вот здорово напоминает современные истории оголтелых фанатов, преследующих своих кумиров практически по пятам, а в итоге либо самоубийством заканчивается, либо нападением на своих "идолов". Лечить таких надо. Хоть и утверждает Желтов:

Я проверял себя — это не болезнь, не маниакальная идея — это любовь.

Но какой душевнобольной не уверяет, что он полностью здоров?

Гранатовый браслет — Википедия

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 19 ноября 2019; проверки требуют 2 правки. Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 19 ноября 2019; проверки требуют 2 правки.

«Грана́товый брасле́т» — повесть Александра Ивановича Куприна, написанная в 1910 году. Основана на реальных событиях.

В день своих именин княгиня Вера Николаевна Шеина^[1] получила от своего давнего анонимного поклонника в подарок золотой браслет, с пятью крупными гранатами-кабошонами густо-красного цвета, окружающими зелёный камень — гранат редкого сорта^[2]. Будучи замужней женщиной, она посчитала себя не вправе получать какие-либо подарки от посторонних мужчин.

Её брат, Николай Николаевич, помощник прокурора, вместе с её мужем, князем Василием Львовичем, нашёл отправителя. Им оказался скромный чиновник Георгий Желтков. Много лет назад он случайно на цирковом представлении увидел в ложе княгиню Веру и влюбился в неё чистою и безответною любовью. Несколько раз в год, на большие праздники, он позволял себе писать ей письма.

Когда брат княгини Николай Николаевич, явившись в жилище Желткова вместе с мужем, вернул ему гранатовый браслет и в разговоре упомянул о возможности обращения к властям, чтобы, по его словам, прекратить преследование княгини Веры Николаевны, Желтков попросил разрешения мужа и брата княгини написать ей последнее письмо. Желтков пишет, что для него вся жизнь заключается только в ней, в Вере Николаевне. Это любовь, которою Бог за что-то вознаградил его. Уходя, он в восторге повторяет: «Да святится имя Твоё». Если она вспомнит о нём, то пусть сыграет ре-мажорную часть бетховенской «Сонаты № 2», он от глубины души благодарит её за то, что она была единственной его радостью в жизни. Затем он отнёс квартирной хозяйке возвращённый ему браслет с просьбой повесить украшение на икону Божьей Матери (по католическому обычаю), заперся в своей комнате и застрелился, чтобы княгине Вере жилось спокойно. Он сделал это всё из-за любви к Вере и ради ее блага. Желтков оставил предсмертную записку, в которой объяснил, что застрелился по причине растраты казённых денег.

Вера Николаевна, узнав о смерти Желткова, спросила разрешения мужа и поехала на квартиру самоубийцы, чтобы посмотреть хотя бы раз на человека, который столько лет безответно любил её. Вернувшись домой, она попросила Женни Рейтер сыграть что-нибудь, не сомневаясь, что та сыграет именно ту часть сонаты, о которой писал Желтков. Сидя в цветнике под звуки прекрасной музыки, Вера Николаевна прижалась к стволу акации и плакала. Она поняла, что та любовь, о которой говорил генерал Аносов, о которой мечтает каждая женщина, прошла мимо неё. Когда пианистка закончила играть и вышла к княгине, та стала целовать её со словами: «Нет, нет, — он меня простил теперь. Всё хорошо».

Князь Василий Львович Шеин — губернский предводитель дворянства.
Вера Николаевна Шеина — жена князя Шеина, получающая письма от Желткова.
Георгий Степанович Желтков — чиновник контрольной палаты, безнадёжно влюблённый в Веру.
Анна Николаевна Фриессе — сестра Веры, не любит своего мужа.
Николай Николаевич Мирза-Булат-Тугановский — брат Веры и Анны, товарищ прокурора.
Генерал Яков Михайлович Аносов — военный товарищ отца Веры и Анны, крёстный Анны.
Людмила Львовна Дурасова — сестра Василия Шеина.
Густав Иванович Фриессе — муж Анны Николаевны.
Понамарёв — штабной полковник, друг Аносова.
Бахтинский — гвардейский царский поручик, друг Аносова.
Женни Рейтер — пианистка.
Лука — повар.
Васючок — молодой шалопай и кутила.

В большинстве работ о «Гранатовом браслете» в качестве его главной идеи обсуждается преображающая сила любви, придающая масштаб фигуре Желткова и отбрасывающая отсвет на однообразное, заурядное в остальном существование княгини Веры^[3]. Встречаются, однако, и иные трактовки «Гранатового браслета»: так, Д. В. Кузьмин предлагает «разобраться, кто в нём подлинный герой: незадачливый влюблённый чиновник, на свой лад стремившийся довести до сведения дамы сердца, что „в таком-то городе живёт Пётр Иванович Бобчинский“, или муж героини, всякое действие или бездействие которого определяется желанием счастья для своей не слишком внимательной к нему супруги»^[4].

На Театральной площади в Гатчине — городе, где жил и творил Александр Иванович Куприн — 28 июля 2017 года была установлена скульптурная композиция из металла «Мужчина и женщина». Она посвящена героям повести Вере Шеиной и Георгию Желткову. Автор — художник по металлу, кузнец Тимур Садуллаев^[5].

Читать книгу Гранатовый браслет

А. И. Куприн • Гранатовый браслет

L. van Beethoven. 2 Son. (ор. 2, № 2).

Largo Appassionato

I

В середине августа, перед рождением молодого месяца, вдруг наступили отвратительные погоды, какие так свойственны северному побережью Черного моря. То по целым суткам тяжело лежал над землею и морем густой туман, и тогда огромная сирена на маяке ревела днем и ночью, точно бешеный бык. То с утра до утра шел не переставая мелкий, как водяная пыль, дождик, превращавший глинистые дороги и тропинки в сплошную густую грязь, в которой увязали надолго возы и экипажи. То задувал с северо-запада, со стороны степи свирепый ураган; от него верхушки деревьев раскачивались, пригибаясь и выпрямляясь, точно волны в бурю, гремели по ночам железные кровли дач, казалось, будто кто-то бегает по ним в подкованных сапогах, вздрагивали оконные рамы, хлопали двери, и дико завывало в печных трубах. Несколько рыбачьих баркасов заблудилось в море, а два и совсем не вернулись: только спустя неделю повыбрасывало трупы рыбаков в разных местах берега.

Обитатели пригородного морского курорта — большей частью греки и евреи, жизнелюбивые и мнительные, как все южане, — поспешно перебирались в город. По размякшему шоссе без конца тянулись ломовые дроги, перегруженные всяческими домашними вещами: тюфяками, диванами, сундуками, стульями, умывальниками, самоварами. Жалко, и грустно, и противно было глядеть сквозь мутную кисею дождя на этот жалкий скарб, казавшийся таким изношенным, грязным и нищенским; на горничных и кухарок, сидевших на верху воза на мокром брезенте с какими-то утюгами, жестянками и корзинками в руках, на запотевших, обессилевших лошадей, которые то и дело останавливались, дрожа коленями, дымясь и часто нося боками, на сипло ругавшихся дрогалей, закутанных от дождя в рогожи. Еще печальнее было видеть оставленные дачи с их внезапным простором, пустотой и оголенностью, с изуродованными клумбами, разбитыми стеклами, брошенными собаками и всяческим дачным сором из окурков, бумажек, черепков, коробочек и аптекарских пузырьков.

Но к началу сентября погода вдруг резко и совсем нежданно переменилась. Сразу наступили тихие безоблачные дни, такие ясные, солнечные и теплые, каких не было даже в июле. На обсохших сжатых полях, на их колючей желтой щетине заблестела слюдяным блеском осенняя паутина. Успокоившиеся деревья бесшумно и покорно роняли желтые листья.

Княгиня Вера Николаевна Шеина, жена предводителя дворянства, не могла покинуть дачи, потому что в их городском доме еще не покончили с ремонтом. И теперь она очень радовалась наступившим прелестным дням, тишине, уединению, чистому воздуху, щебетанью на телеграфных проволоках ласточек, ста́ившихся к отлету, и ласковому соленому ветерку, слабо тянувшему с моря.

II

Кроме того, сегодня был день ее именин — 17 сентября. По милым, отдаленным воспоминаниям детства она всегда любила этот день и всегда ожидала от него чего-то счастливо-чудесного. Муж, уезжая утром по спешным делам в город, положил ей на ночной столик футляр с прекрасными серьгами из грушевидных жемчужин, и этот подарок еще больше веселил ее.

Она была одна во всем доме. Ее холостой брат Николай, товарищ прокурора, живший обыкновенно вместе с ними, также уехал в город, в суд. К обеду муж обещал привезти немногих и только самых близких знакомых. Хорошо выходило, что именины совпали с дачным временем. В городе пришлось бы тратиться на большой парадный обед, пожалуй даже на бал, а здесь, на даче, можно было обойтись самыми небольшими расходами. Князь Шеин, несмотря на свое видное положение в обществе, а может быть, и благодаря ему, едва сводил концы с концами. Огромное родовое имение было почти совсем расстроено его предками, а жить приходилось выше средств: делать приемы, благотворить, хорошо одеваться, держать лошадей и т. д. Княгиня Вера, у которой прежняя страстная любовь к мужу давно уже перешла в чувство прочной, верной, истинной дружбы, всеми силами старалась помочь князю удержаться от полного разорения. Она во многом, незаметно для него, отказывала себе и, насколько возможно, экономила в домашнем хозяйстве.

Теперь она ходила по саду и осторожно срезала ножницами цветы к обеденному столу. Клумбы опустели и имели беспорядочный вид. Доцветали разноцветные махровые гвоздики, а также левкой — наполовину в цветах, а наполовину в тонких зеленых стручьях, пахнувших капустой, розовые кусты еще давали — в третий раз за это лето — бутоны и розы, но уже измельчавшие, редкие, точно выродившиеся. Зато пышно цвели своей холодной, высокомерной красотою георгины, пионы и астры, распространяя в чутком воздухе осенний, травянистый, грустный запах. Остальные цветы после своей роскошной любви и чрезмерного обильного летнего материнства тихо осыпали на землю бесчисленные семена будущей жизни.

Близко на шоссе послышались знакомые звуки автомобильного трехтонного рожка. Это подъезжала сестра княгини Веры — Анна Николаевна Фриессе, с утра обещавшая по телефону приехать помочь сестре принимать гостей и по хозяйству.

Тонкий слух не обманул Веру. Она пошла навстречу. Через несколько минут у дачных ворот круто остановился изящный автомобиль-карета, и шофер, ловко спрыгнув с сиденья, распахнул дверцу.

Сестры радостно поцеловались. Они с самого раннего детства были привязаны друг к другу теплой и заботливой дружбой. По внешности они до странного не были схожи между собою. Старшая, Вера, пошла в мать, красавицу англичанку, своей высокой гибкой фигурой, нежным, но холодным и гордым лицом, прекрасными, хотя довольно большими руками и той очаровательной покатостью плеч, какую можно видеть на старинных миниатюрах. Младшая — Анна, — наоборот, унаследовала монгольскую кровь отца, татарского князя, дед которого крестился только в начале XIX столетия и древний род которого восходил до самого Тамерлана, или Ланг-Темира, как с гордостью называл ее отец, по-татарски, этого великого кровопийцу. Она была на полголовы ниже сестры, несколько широкая в плечах, живая и легкомысленная, насмешница. Лицо ее сильно монгольского типа с довольно заметными скулами, с узенькими глазами, которые она к тому же по близорукости щурила, с надменным выражением в маленьком, чувственном рте, особенно в слегка выдвинутой вперед полной нижней губе, — лицо это, однако, пленяло какой-то неуловимой и непонятной прелестью, которая заключалась, может быть, в улыбке, может быть, в глубокой женственности всех черт, может быть, в пикантной, задорно-кокетливой мимике. Ее грациозная некрасивость возбуждала и привлекала внимание мужчин гораздо чаще и сильнее, чем аристократическая красота ее сестры.

Она была замужем за очень богатым и очень глупым человеком, который ровно ничего не делал, но числился при каком-то благотворительном учреждении и имел звание камер-юнкера. Мужа она терпеть не могла, но родила от него двух детей — мальчика и девочку; больше она решила не иметь детей и не имела. Что касается Веры — та жадно хотела детей и даже, ей казалось, чем больше, тем лучше, но почему-то они у нее не рождались, и она болезненно и пылко обожала хорошеньких малокровных детей младшей сестры, всегда приличных и послушных, с бледными мучнистыми лицами и с завитыми льняными кукольными волосами.

Анна вся состояла из веселой безалаберности и милых, иногда странных противоречий. Она охотно предавалась самому рискованному флирту во всех столицах и на всех курортах Европы, но никогда не изменяла мужу, которого, однако, презрительно высмеивала и в глаза и за глаза; была расточительна, страшно любила азартные игры, танцы, сильные впечатления, острые зрелища, посещала за границей сомнительные кафе, но в то же время отличалась щедрой добротой и глубокой, искренней набожностью, которая заставила ее даже принять тайно католичество. У нее были редкой красоты спина, грудь и плечи. Отправляясь на большие балы, она обнажалась гораздо больше пределов, дозволяемых приличием и модой, но говорили, что под низким декольте у нее всегда была надета власяница.

Вера же была строго проста, со всеми холодно и немного свысока любезна, независима и царственно спокойна.

III

— Боже мой, как у вас здесь хорошо! Как хорошо! — говорила Анна, идя быстрыми и мелкими шагами рядом с сестрой по дорожке. — Если можно, посидим немного на скамеечке над обрывом. Я так давно не видела моря. И какой чудный воздух: дышишь — и сердце веселится. В Крыму, в Мисхоре, прошлым летом я сделала изумительное открытие. Знаешь, чем пахнет морская вода во время прибоя? Представь себе — резедой.

Вера ласково усмехнулась:

— Ты фантазерка.

— Нет, нет. Я помню также раз, надо мной все смеялись, когда я сказала, что в лунном свете есть какой-то розовый оттенок. А на днях художник Борицкий — вот тот, что пишет мой портрет, — согласился, что я была права и что художники об этом давно знают.

— Художник — твое новое увлечение?

— Ты всегда придумаешь! — засмеялась Анна и, быстро подойдя к самому краю обрыва, отвесной стеной падавшего глубоко в море, заглянула вниз и вдруг вскрикнула в ужасе и отшатнулась назад с побледневшим лицом.

— У, как высоко! — произнесла она ослабевшим и вздрагивающим голосом. — Когда я гляжу с такой высоты, у меня всегда как-то сладко и противно щекочет в груди… и пальцы на ногах щемит… И все-таки тянет, тянет…

Она хотела еще раз нагнуться над обрывом, но сестра остановила ее.

— Анна, дорогая моя, ради бога! У меня у самой голова кружится, когда ты так делаешь. Прошу тебя, сядь.

— Ну хорошо, хорошо, села… Но ты только посмотри, какая красота, какая радость — просто глаз не насытится. Если бы ты знала, как я благодарна богу за все чудеса, которые он для нас сделал!

Обе на минутку задумались. Глубоко-глубоко под ними покоилось море. Со скамейки не было видно берега, и оттого ощущение бесконечности и величия морского простора еще больше усиливалось. Вода была ласково-спокойна и весело-синя, светлея лишь косыми гладкими полосами в местах течения и переходя в густо-синий глубокий цвет на горизонте.

Рыбачьи лодки, с трудом отмечаемые глазом — такими они казались маленькими, — неподвижно дремали в морской глади, недалеко от берега. А дальше точно стояло в воздухе, не подвигаясь вперед, трехмачтовое судно, все сверху донизу одетое однообразными, выпуклыми от ветра, белыми стройными парусами.

— Я тебя понимаю, — задумчиво сказала старшая сестра, — но у меня как-то не так, как у тебя. Когда я в первый раз вижу море после большого времени, оно меня и волнует, и радует, и поражает. Как будто я в первый раз вижу огромное, торжественное чудо. Но потом, когда привыкну к нему, оно начинает меня давить своей плоской пустотой… Я скучаю, глядя на него, и уж стараюсь больше не смотреть. Надоедает.

Анна улыбнулась.

— Чему ты? — спросила сестра.

— Прошлым летом, — сказала Анна лукаво, — мы из Ялты поехали большой кавалькадой верхом на Уч-Кош. Это там, за лесничеством, выше водопада. Попали сначала в облако, было очень сыро и плохо видно, а мы все поднимались вверх по крутой тропинке между соснами. И вдруг как-то сразу окончился лес, и мы вышли из тумана. Вообрази себе; узенькая площадка на скале, и под ногами у нас пропасть. Деревни внизу кажутся не больше спичечной коробки, леса и сады — как мелкая травка. Вся местность спускается к морю, точно географическая карта. А там дальше — море! Верст на пятьдесят, на сто вперед. Мне казалось — я повисла в воздухе и вот-вот полечу. Такая красота, такая легкость! Я оборачиваюсь назад и говорю проводнику в восторге: «Что? Хорошо, Сеид-оглы?» А он только языком почмокал: «Эх, барина, как мине все это надоел. Каждый день видим».

— Благодарю за сравнение, — засмеялась Вера, — нет, я только думаю, что нам, северянам, никогда не понять прелести моря. Я люблю лес. Помнишь лес у нас в Егоровском?.. Разве может он когда-нибудь прискучить? Сосны!.. А какие мхи!.. А мухоморы! Точно из красного атласа и вышиты белым бисером. Тишина такая… прохлада.

— Мне все равно, я все люблю, — ответила Анна. — А больше всего я люблю мою сестренку, мою благоразумную Вереньку. Нас ведь только двое на свете.

Она обняла старшую сестру и прижалась к ней, щека к щеке. И вдруг спохватилась.

— Нет, какая же я глупая! Мы с тобою, точно в романе, сидим и разговариваем о природе, а я совсем забыла про мой подарок. Вот посмотри. Я боюсь только, понравится ли?

Она достала из своего ручного мешочка маленькую записную книжку в удивительном переплете: на старом, стершемся и посеревшем от времени синем бархате вился тускло-золотой филигранный узор редкой сложности, тонкости и красоты, — очевидно, любовное дело рук искусного и терпеливого художника. Книжка была прикреплена к тоненькой, как нитка, золотой цепочке, листки в середине были заменены таблетками из слоновой кости.

— Какая прекрасная вещь! Прелесть! — сказала Вера и поцеловала сестру. — Благодарю тебя. Где ты достала такое сокровище?

— В одной антикварной лавочке. Ты ведь знаешь мою слабость рыться в старинном хламе. Вот я и набрела на этот молитвенник. Посмотри, видишь, как здесь орнамент делает фигуру креста. Правда, я нашла только один переплет, остальное все пришлось придумывать — листочки, застежки, карандаш. Но Моллине совсем не хотел меня понять, как я ему ни толковала. Застежки должны были быть в таком же стиле, как и весь узор, матовые, старого золота, тонкой резьбы, а он бог знает что сделал. Зато цепочка настоящая венецианская, очень древняя.

Вера ласково погладила прекрасный переплет.

— Какая глубокая старина!.. Сколько может быть этой книжке? — спросила она.

— Я боюсь определить точно. Приблизительно конец семнадцатого века, середина восемнадцатого…

— Как странно, — сказала Вера с задумчивой улыбкой. — Вот я держу в своих руках вещь, которой, может быть, касались руки маркизы Помпадур или самой королевы Антуанетты… Но знаешь, Анна, это только тебе могла прийти в голову шальная мысль переделать молитвенник в дамский carnet.[1] Однако все-таки пойдем посмотрим, что там у нас делается.

Они пошли в дом через большую каменную террасу, со всех сторон закрытую густыми шпалерами винограда «изабелла». Черные обильные гроздья, издававшие слабый запах клубники, тяжело свисали между темной, кое-где озолоченной солнцем зеленью. По всей террасе разливался зеленый полусвет, от которого лица женщин сразу побледнели.

— Ты велишь здесь накрывать? — спросила Анна.

— Да, я сама так думала сначала… Но теперь вечера такие холодные. Уж лучше в столовой. А мужчины пусть сюда уходят курить.

— Будет кто-нибудь интересный?

— Я еще не знаю. Знаю только, что будет наш дедушка.

— Ах, дедушка милый. Вот радость! — воскликнула Анна и всплеснула руками. — Я его, кажется, сто лет не видала.

— Будет сестра Васи и, кажется, профессор Спешников. Я вчера, Анненька, просто голову потеряла. Ты знаешь, что они оба любят покушать — и дедушка и профессор. Но ни здесь, ни в городе — ничего не достанешь ни за какие деньги. Лука отыскал где-то перепелов — заказал знакомому охотнику — и что-то мудрит над ними. Ростбиф достали сравнительно недурной, — увы! — неизбежный ростбиф. Очень хорошие раки.

— Ну что ж, не так уж дурно. Ты не тревожься. Впрочем, между нами, у тебя у самой есть слабость вкусно поесть.

— Но будет и кое-что редкое. Сегодня утром рыбак принес морского детуха. Я сама видела. Прямо какое-то чудовище. Даже страшно.

Анна, до жадности любопытная ко всему, что ее касалось и что не касалось, сейчас же потребовала, чтобы ей принесли показать морского петуха.

Пришел высокий, бритый, желтолицый повар Лука с большой продолговатой белой лоханью, которую он с трудом, осторожно держал за ушки, боясь расплескать воду на паркет.

— Двенадцать с половиною фунтов, ваше сиятельство, — сказал он с особенной поварской гордостью. — Мы давеча взвешивали.

Рыба была слишком велика для лоханки и лежала на дне, завернув хвост. Ее чешуя отливала золотом, плавники были ярко-красного цвета, а от громадной хищной морды шли в стороны два нежно-голубых складчатых, как веер, длинных крыла. Морской петух был еще жив и усиленно работал жабрами.

Младшая сестра осторожно дотронулась мизинцем до головы рыбы. Но петух неожиданно всплеснул хвостом, и Анна с визгом отдернула руку.

— Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, все в лучшем виде устроим, — сказал повар, очевидно понимавший тревогу Анны. — Сейчас болгарин принес две дыни. Ананасные. На манер вроде как канталупы, но только запах куда ароматнее. И еще осмелюсь спросить ваше сиятельство, какой соус прикажете подавать к петуху: тартар или польский, а то можно просто сухари в масле?

— Делай, как знаешь. Ступай! — сказала княгиня.

IV

После пяти часов стали съезжаться гости. Князь Василий Львович привез с собою вдовую сестру Людмилу Львовну, по мужу Дурасову, полную, добродушную и необыкновенно молчаливую женщину; светского молодого богатого шалопая и кутилу Васючка, которого весь город знал под этим фамильярным именем, очень приятного в обществе уменьем петь и декламировать, а также устраивать живые картины, спектакли и благотворительные базары; знаменитую пианистку Женни Рейтер, подругу княгини Веры по Смольному институту, а также своего шурина Николая Николаевича. За ними приехал на автомобиле муж Анны с бритым толстым, безобразно огромным профессором Спешниковым и с местным вице-губернатором фон Зекком. Позднее других приехал генерал Аносов, в хорошем наемном ландо, в сопровождении двух офицеров: штабного полковника Понамарева, преждевременно состарившегося,

Гранатовый браслет - краткое содержание повести Куприна

Глава I

В середине августа с моря пришла непогода, и жители северного побережья Черного моря перебираются в город, однако к началу сентября все меняется. Наступают ясные солнечные дни. Вера Николаевна Шеина, княгиня, жена предводителя дворянства, остается на даче, поскольку в городском доме их продолжается ремонт, и наслаждается прекрасной погодой.

Глава II

17 сентября у Веры Николаевны именины, которым женщина всегда очень рада: в этот день она предается воспоминаниям о детстве. Муж утром дарит ей жемчужные серьги, что еще больше поднимает ей настроение. Княгиня остается одна дома, брат уехал, муж ушел по делам. С мужем Веру Николаевну связывает хоть и не любовь, но чувство прочной, верной, истинной дружбы.

Ее навещает младшая сестра, Анна Николаевна Фриессе. Они совсем не похожи – Вера высокой гибкой фигурой, нежным, но холодным и гордым лицом напоминает англичанку-мать, тогда как младшая сестра наследует черты монгольских предков по другой линии рода. Грациозная некрасивость Анны привлекает внимание мужчин гораздо чаще и сильнее, чем аристократическая красота ее сестры. Не схожи они и по характеру: Вера – сдержанная и рассудочная, Анна – порывистая и пылкая.

Глава III

Сестры наслаждаются славной погодой и обществом друг друга. Они бродят по побережью, смотрят на море с высокого обрыва. Море и высота одновременно и пугают, и манят Анну. Она дарит старшей сестре великолепную записную книжку ручной работы, сделанную из старинного молитвенника – уцелел только переплет. Только тебе могла прийти в голову шальная мысль переделать молитвенник в дамский carnet, — замечает Вера – Анне. Сестры уходят в дом. Они обсуждают приглашенных на вечер гостей и состав меню, ребячливая Анна восхищается морским петухом, диковинной морской рыбой.

Глава IV

Вечером на праздник прибывают князь Василий Львович с сестрой Людмилой, светский шалопай и кутила Васючок, Женни Рейтер, знаменитая пианистка, брат Веры Николай Николаевич и другие. В доме появляется и генерал Аносов, старый друг Анны и Веры (дедушка), бывший сослуживец их покойного отца, князя Мирза-Булат-Тугановского. Сестры нежно любят Аносова, обожают слушать его рассказы. Это отважный, благородный и в то же время простой человек, уважаемый военный, честный и справедливый с солдатами.

Глава V

Праздничный ужин идет весело: князь Василий Львович рассказывает смешные истории из жизни общих знакомых. Внезапно Вера Николаевна пересчитывает количество гостей и понимает, что их собралось тринадцать. Суеверная женщина волнуется, что это не к добру. Когда все садятся за покер, Веру вызывает горничная Даша и вручает ей некий сверток. Она объясняет, что мужчина, который принес подарок, мгновенно убежал, велев ей передать в ихние собственные руки, даже не назвав имени. Вера вскрывает обертку и обнаруживает ювелирный футляр, в котором лежит втиснутый в черный бархат овальный золотой браслет.

«Он был золотой, низкопробный, очень толстый, но дутый и с наружной стороны весь сплошь покрытый небольшими старинными, плохо отшлифованными гранатами.… посредине браслета возвышались, окружая какой-то странный маленький зеленый камешек, пять прекрасных гранатов-кабошонов, каждый величиной с горошину»

Камни браслета вспыхивают живыми огнями, вызывая у княгини ассоциации с кровью. Она изучает подарок, после чего читает приложенную записку. С первых строк она догадывается, кто написал ее. Мужчина рассказывает историю фамильного браслета, обращая внимание на редкий зеленый гранат, который будто бы передает дар предвидения носящим его женщинам и отгоняет от них тяжелые мысли, мужчин же охраняет от насильственной смерти. В записке говорится также, что золотой браслет – новый, и все камни с точностью перенесены сюда со старого серебряного, принадлежавшего его прабабке. Мужчина пишет, что ему не важно, как Вера распорядится браслетом, ему ценно и то, что к нему прикасались ее руки. Он также извиняется перед ней за письма, которые писал ей когда-то давно. Автор желает Вере счастья, и завуалировано признается ей в любви:

«Я мысленно кланяюсь до земли мебели, на которой Вы сидите, паркету, по которому Вы ходите, деревьям, которые Вы мимоходом трогаете, прислуге, с которой Вы говорите. У меня нет даже зависти ни к людям, ни к вещам»

Письмо подписано буквами Г. С. Ж.Вера задумчиво рассматривает браслет, гадая, стоит ли рассказывать о подарке мужу.

Глава VI

Гости играют в винт. Васючок поет под аккомпанемет Женни, Анна кокетничает с гусаром. Князь Василий Львович продолжает занимать присутствующих разговорами, рассказывая о перипетиях юности своей сестры Людмилы – они изображены в шуточных картинках в домашнем альбоме. Затем он делится рисованной же историей под условным названием «Княгиня Вера и влюбленный телеграфист», Вера останавливает его, но князь не слышит и продолжает. Некогда в доисторические времена Вере приходит пылкое письмо с целующимися голубками на заголовке от некоего телеграфиста. Письмо заканчивают инициалы П.П.Ж. В альбоме гости видят и портрет телеграфиста очень удачно исполненный цветными карандашами. Князь рассказывает, что Вера показала письмо ему, который тогда был только ее женихом, и чуть не разорвал с ней помолвку. Телеграфист преследует Веру и после свадьбы. История в альбоме приобретает все более фантастические очертания: телеграфист проникает в их дом, переодевается в посудомойку, стрижется в монахи, попадает в сумасшедший дом и, в конце концов, умирает, посылая Вере флакон своих слез.

Вера Николаевна предлагает гостям чаю.

Глава VII

Наступает темный осенний вечер. Сестры любовно ухаживают за старым генералом, Анна вдевает ему в петлицу розы. Запах роз вызывает в памяти Аносова его давний болгарский роман. Он делится им с женщинами, но сестра князя Людмила замечает, что это не любовь, а просто бивуачное приключение армейского офицера. Она спрашивает генерала, любил ли тот когда-нибудь по-настоящему. Смущенный, он не отвечает, и собирается домой, все отправляются проводить его. Выходя из дома, Вера рассказывает мужу о браслете и просит его прочесть письмо.

Глава VIII

Идя под руку с Верой, генерал жалуется ей на Людмилу, замечая, что, по его мнению, «люди… разучились любить». Женат он был не по любви, их сговорили, очарование быстро прошло. Жена сбежала от него с актером, и у него не осталось к ней ничего, «кроме презрения». Вера возражает ему, что браки счастливые существуют, и ее собственный – тому пример. Однако генерал считает их исключением.

«А где же любовь-то?… ты пойми, о какой любви я говорю. Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться»

генерал Аносов о любви

Вера рассказывает ему истинную историю «телеграфиста», иронически зарисованную в их домашнем альбоме. Он начал преследовать ее за два года до замужества, и фамилия его ей неизвестна. Он только писал ей и в письмах подписывался Г. С. Ж., лишь однажды упомянув, что служит мелким чиновником («телеграфист» — домашняя выдумка). Его письма к Вере были страстными, хоть и вполне «целомудренными». Лишь единожды Вера ответила ему, попросив оставить преследования, после чего он замолчал, изредка поздравляя с праздниками. Вера рассказывает генералу и о гранатовом браслете. Генерал предполагает, что неизвестный может быть маниак, либо же… ее жизнь пересекла именно такая любовь, о которой грезят женщины и на которую больше не способны мужчины.

Все прощаются, муж Анны довозит Веру Николаевну до ее дачи.

Глава IX

Дома княгиня видит, как брат Николай и муж спорят об адресате письма. Николай считает, что необходимо прекратить разом эти преследования. Браслет он зовет чудовищной поповской штучкой, которую предлагает выбросить или подарить горничной, потому что боится, что «телеграфист» опорочит имя Веры: станет похваляться, будто княгиня Шеина носит подаренный им идиотский браслет.

«Дело…переходит за те границы, где можно смеяться и рисовать забавные рисуночки...»

Глава X

Николай и князь Шеин находят квартиру чиновника Желткова. Им открывает хозяйка. В просто убранной, низкой комнате, они знакомятся с преследователем Веры: это высокий худощавый мужчина лет тридцати пяти с длинными пушистыми, мягкими волосами… очень бледный, с нежным девичьим лицом, с голубыми глазами и упрямым детским подбородком с ямочкой посредине. Николай объявляет ему причину визита и возвращает браслет. Чиновник просит прощения, а Николай упрекает его в недостойном поведении. Взывая к его благородству, он призывает Желткова прекратить писать Вере. Желтков перебивает Николая и обращается напрямую к Шеину, говоря, что искренне любит его жену, и лишь смерть способна прервать это чувство. Любые угрозы – бессмысленны, и он готов умереть. Николай вновь предлагает Желткову перестать писать Вере и угрожает воздействием власти, но мужчина вновь прерывает его и просит у князя Шеина позволения сделать Вере телефонный звонок, обещая сообщить ему все слово в слово. Шеин разрешает, вызывая гнев Николая. Василий Львович вступается за несчастного:

«Разве он виноват в любви и разве можно управлять таким чувством, как любовь,- чувством, которое до сих пор еще не нашло себе истолкователя»

Василий Львович о любви

Желтков возвращается и обещает не писать Вере больше, кроме одного последнего письма. Шеин позволяет ему. Чиновник сообщает также, что он бежит из города, поскольку растратил казенные деньги. Вера говорить с ним не хотела, и лично попросила его оставить преследования.

Вечером князь рассказывает жене подробности свидания с чиновником. Вера не удивлена, но, уже ложась спать, печально говорит ему:

«Я знаю, что этот человек убьет себя»

Глава XI

Княгиня читает в газете о самоубийстве чиновника Желткова. Причиной самоубийства чиновник указал растрату казенных денег. Вера спрашивает себя, откуда у нее взялось странное предчувствие и вспоминает слова генерала Аносова о настоящей любви. Вечером ей приносят последнее письмо от Желткова, которое она принимает с нежностью. Чиновник говорит о бесконечной любви к ней:

«Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете. Я проверял себя — это не болезнь, не маниакальная идея — это любовь, которою богу было угодно за что-то меня вознаградить…Уходя, я в восторге говорю: "Да святится имя Твое"»

Желтков – Вере

Желтков вспоминает их первую встречу в цирке, когда чувство вспыхнуло в нем, также он приносит Вере извинения по поводу писем и браслета. Он пишет, что уезжает в другой город, и в знак памяти просит ее иногда слушать сонату Бетховена («Апассионату»). Вера плачет и рассказывает о письме мужу. Князь замечает, что Желтков не был сумасшедшим, а просто искренне любил ее.

«Мне казалось, что я присутствую при громадном страдании, от которого люди умирают, и даже почти понял, что передо мною мертвый человек. Понимаешь, Вера, я не знал, как себя держать, что мне делать...»

Шеин о Желткове

Глава XII

Муж отпускает Веру проститься с Желтковым. Она едет в город и находит его квартиру. Печальная хозяйка-полька тепло отзывается о покойном:

«Если бы вы знали, что это был за чудный человек, пани. Восемь лет я его держала на квартире, и он казался мне совсем не квартирантом, а родным сыном», — хозяйка о Желткове

Она также сообщает о визите к Желткову двоих (Вера узнает брата и мужа), после чего тот отправил какое-то письмо и застрелился. Браслет он отдал хозяйке с просьбой повесить его на икону Божьей матери. Вера входит в комнату чиновника, где его тело ждет похорон. Он кажется умиротворенным.

«Губы улыбались блаженно и безмятежно, как будто бы он перед расставаньем с жизнью узнал какую-то глубокую и сладкую тайну, разрешившую всю человеческую его жизнь», — Желтков после смерти

Вера оставляет ему красную розу и целует его в лоб дружеским поцелуем.

«В эту секунду она поняла, что та любовь, о которой мечтает каждая женщина, прошла мимо нее», — Вера о любви Желткова

Перед уходом хозяйка сообщает ей, что покойный однажды сказал, что если в случае его смерти к нему зайдет проститься неизвестная дама, передать ей, что лучшее произведение Бетховена – соната «Апассионата»

Глава XIII

Дома Вера не застает никого, кроме пианистки Женни Рейтер. Ей уже известно о произошедшем. Княгиня просит сыграть что-то, и внутри себя знает, что это будет та самая соната Бетховена. Так и происходит.

«… в уме ее слагались слова. Они так совпадали в ее мысли с музыкой, что это были как будто бы куплеты, которые кончались словами: "Да святится имя Твое»,

Вера слушает Апассионату

Вера вспоминает строки письма, слушает музыку и плачет. Кажется, звуки сонаты говорят ей:

«Успокойся, я с тобой. Подумай обо мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Помнишь? Вот я чувствую твои слезы. Успокойся. Мне спать так сладко, сладко, сладко»

Вера слушает сонату

Женни заканчивает играть, и плачущая княгиня говорит ей, что все хорошо и он…простил ее.